Яков Миркин - о путешествии Льюиса Кэрролла в Россию

Г-н Льюис Кэрролл, профессор Оксфорда, математик и фотограф, будучи 35 лет, предпринял первое - и последнее - свое заграничное путешествие, покинув берега Туманного Альбиона ради России. В июле 1867 г., добравшись до Кенигсберга, он сел на поезд в спальный вагон и через 28,5 часа сошел на перрон в Петербурге, с любопытством оглядываясь по сторонам. Был он уже именитым писателем ("Алиса в Стране чудес"), но прибыл не для встречи с Толстым или Некрасовым, а как диакон, на пару с другом - богословом, налаживать общение православной и англиканской церквей.

Петербург его поразил. "Огромная ширина улиц (второстепенные улицы, похоже, шире, чем что-либо подобное в Лондоне), огромные освещенные вывески над магазинами и гигантские церкви с их голубыми, в золотых звездах куполами и приводящая в замешательство тарабарщина местных жителей, - все это внесло свой вклад в копилку впечатлений от чудес нашей первой прогулки по Санкт-Петербургу" (здесь и ниже - Л. Кэрролл. "Дневник путешествия в Россию в 1867 году").

Ага, шире! Да и сегодня шире! Но вот - что такое "тарабарщина"! Как мог он так называть великий русский язык? Впрочем, в поезде попутчик показал ему, как пишется "защищающихся" в английских буквах. Вышло "Zashtsheeshtshayoushtsheekhsya", и он решил, что он в Стране "необычайно длинных слов".

Все в ней было прекрасно, так он писал. Прекрасны усыпальницы, здания, улицы и статуи, прекрасны службы в храмах, прекрасны виды сверху на Москву и Петербург, рассветы и закаты, прекрасны рестораны (и завтраки, и обеды), прекрасны картины в Эрмитаже, прекрасны песнопения (какие певчие, какие басы!). С Воробьевых гор "открывается великолепная панорама шпилей и куполов с извилистой Москва-рекой". "Невский... вдоль него множество прекрасных зданий, и, должно быть, это одна из самых прекрасных улиц в мире: он заканчивается (вероятно) самой большой площадью в мире".

А Москва? "Мы уделили пять или шесть часов прогулке по этому чудесному городу, городу белых и зеленых крыш, конических башен, которые вырастают друг из друга словно сложенный телескоп; выпуклых золоченых куполов, в которых отражаются, как в зеркале, искаженные картинки города; церквей, похожих снаружи на гроздья разноцветных кактусов..." и т.д.

А где же наша бедность, где нищие и оборванцы с протянутыми к знатным иностранцам руками? Нет их в этом путешествии.

Петербург - Москва - Н. Новгород - Москва - Петербург. Все, как сегодня: Кремль с его дворцами и Иваном Великим, Троице-Сергиева лавра, собор Василия Блаженного, Эрмитаж, Исаакиевский собор, Александро-Невская лавра, Новый Иерусалим, Петергоф, Кронштадт, Петропавловка, острова в Петербурге с особняками аристократов, знаменитая ярмарка в Нижнем Новгороде. Там он увидел настоящих персов!

"Мы прошли в Сокровищницу и увидели троны, короны и драгоценности - в таком количестве, что начинаешь думать, что эти предметы встречаются чаще, чем ежевика". Это было, конечно, в Кремле.

Как добраться из Петербурга до Москвы в 1867 году? Нужно сесть на поезд в 14.30, чтобы быть на месте в 9 утра. Не так быстро, как мы, но все-таки! В купе иногда приходилось ложиться на полу. "К несчастью, места в том купе, в котором мы ехали, позволяли лечь только четверым, а поскольку вместе с нами ехали две дамы и еще один господин, я спал на полу, используя в качестве подушки саквояж и пальто, и, хотя особенно не роскошествовал, однако устроился вполне удобно, чтобы крепко проспать всю ночь".

Что бы поесть в России? Щи - на вкус британца вроде ничего, лишь бы не кислые. "Монашеский черный хлеб" - только на раз. Зато: "мороженое"... было очень вкусным: одно лимонное, одно черносмородинное, такое я еще не пробовал"! И есть гвоздь завтрака, "большая и очень вкусная рыба... которая называется Stirlet". И еще рябиновка, "горькое, терпкое вино" для аппетита!

14 августа 1867 г. У Л.К. был "обед в настоящем трактире... Вот меню. Суп и пирожки (soop ee pirashkee). Поросенок (parasainok). Осетрина (asetrina). Котлеты (kotletee). Мороженое (morojenoi). Крымское (krimskoe). Кофе (kofe)". Можно ли так много есть сейчас?

Что задело нашего британца? Цвета и яркость. Какой "гротеск"! Собор Василия Блаженного, игрушечный - "гротеск". Венчание, жених в "золотой короне" - "гротеск". Дворцы - безразмерные. "Все обставлено и украшено так, словно богатство владельца поистине безгранично". И еще - все целуют руки, крестятся и кланяются, безудержно и постоянно.

Зато какие хоры в храмах! Женский монастырь? "Изумительные" женские голоса. Дьякон, певчие? "Самый потрясающий бас, который мне доводилось слышать"... Я и представить себе не мог, что одним только голосом можно добиться такого эффекта". Через 30 лет в мир пришел Шаляпин.

Что хотят иностранцы в России? Купить иконы. Как-то раз зашел в Троице-Сергиеву лавру Льюис Кэрролл - и давай сгребать иконы! "Мы увидели так много великолепно выполненных икон..., что было трудно решить не столько то, что купить, а что не купить".

На Нижегородской ярмарке - иконы! В торговых рядах в Петербурге на Невском - иконы! Они захватили иностранные сердца!

А что ужасного в России? Вот Л.К. сговорился с извозчиком на 30 копеек, а тот, доставив до гостиницы, потребовал "sorok", "произнеся яркую речь по-русски". На что Л.К. вернул 30 копеек в кошелек и "вместо них отсчитал 25". "Проделывая это, я чувствовал себя... как человек, тянущий за веревку, открывающую душ, и эффект был очень похожим - его злость выплеснулась через край и полностью затмила все предыдущие пререкания.

Я сказал ему на очень плохом русском, что один раз предлагал ему 30, но больше этого делать не буду: но это почему-то его не успокоило".

Мы знаем, что сказал ему извозчик. Какие сокровища русского языка не дались Кэрроллу! Как бы он мог обогатить мировую литературу!

P.S.

Август 1867 г., весь месяц он - в пути! В купе жарко и перегруз, в конце вагона есть открытая площадка, и там, на ней, по ночам, стоит или сидит Льюис Кэрролл. Он вглядывается в даль или даже просто смотрит на луну. Странно все это! Где Кэрролл, и где мы? Но вот он, в родных наших просторах, дышит с нами одним воздухом. И сетует, что утром проводника охватывает "приступ деспотичной жестокости", и он загоняет его в вагон.

Он был у нас всего лишь месяц, август 1867 г. Ни слова о бедности, о нищете, ни слова порицания. Страна чудес! И все же вдогонку бросил: "русский крестьянин, с его мягким, тонким, часто благородным лицом, более напоминает мне покорное животное, давно привыкшее молча сносить грубость и несправедливость, чем человека, способного и готового постоять за себя".

Пусть никогда и никому мы не дадим возможности так думать. Пусть каждый отмечает нашу уверенность, спокойный тон, внутреннюю свободу, все признаки состоятельного и привыкшего быть самим собой человека. И пусть тогда удивляется этому, как храмам.